Яндекс.Метрика
 

Достоевский живой

Иногда берёт сомнение: а не слишком ли много мы сегодня говорим о Достоевском? Не идёт ли это повышенное внимание к Достоевскому во вред прочим классикам русской литературы? Что ж, ничего хорошего в таком положении, конечно, нет, — но к Театру Народной Драмы, возглавляемому известным русским поэтом, режиссёром, публицистом Андреем Грунтовским, этот упрёк, во всяком случае, не относится: в репертуаре театра есть спектакли и о Пушкине, и о Рубцове, и о Шукшине… И о Достоевском. И именно об этом спектакле — «Всех вас заключу в моё сердце» — нам хотелось бы сейчас поговорить.

Знаете, что первое меня поразило, когда я сидел в зале Святодуховского корпуса Александро-Невской Лавры, где давали недавно этот спектакль? Зал был не слишком хорош в отношении акустики, но ни одно слово артистов не пропало зря, не растворилось в невнятице: зрители сидели так тихо, так благоговейно ловили каждую реплику… За два с лишним часа никто не кашлянул, не начал шептаться с соседями, не заскрипел креслом… Спектакль держал всех в неослабном внимании, в возвышенном душевном напряжении… Уже это одно говорит о многом!

Так что же мы увидели на сцене? Спектакль-биографию, спектакль-жизнеописание… Помните такой старый фильм: «Двадцать шесть дней из жизни Ф.М.Достоевского», где играли великие Солоницын и Симонова? Авторы фильма пошли по такому пути: взяли небольшой отрезок из жизни писателя и через него попытались показать Достоевского целиком, со всеми его житейскими неудачами и творческими победами, со всей смутой его быта и всем светом его души… Законный приём, и вышло у авторов очень хорошо, но… Всё-таки не вмещается Достоевский в несколько считаных дней!

Есть такая всеми любимая книжная серия — ЖЗЛ; вот книгу такой серии и напомнил мне спектакль Андрея Грунтовского. Проследить за писателем от его рождения до смерти, напомнить дорогие читательскому сердцу страницы главных произведений, показать его друзей и врагов, единомышленников и противников… Это само по себе здорово!

Но ведь надо вместить весь рассказ в какие-то два часа сценического времени — вот в чём загвоздка!

Что же, мчаться галопом по европам, выпустить на сцену толпу разномастных героев, тараторить, стремительно сменять сцену новой сценой?

Ничего подобного в спектакле А.Грунтовского нет. Действие идёт размеренно, спокойно, всех актёров можно пересчитать по пальцам одной руки, автор не боится прерывать действие то православными песнопениями, то молитвой, а то и русским романсом…

И при этом успевает сказать всё, что хотел сказать, всё самое важное — и о жизненном пути Достоевского, и о его духовных исканиях, и о его творчестве!

И при этом создаёт на сцене, отнюдь не загромождённой декорациями (это мягко сказано!), ощущение живого присутствия в собственном мире писателя, в его жизненном пространстве — у него в гостях, короче говоря! Мне, например, всегда казалось, что действие разворачивается в одной из комнат Музея-квартиры Достоевского, где ощущение живого присутствия классика удалось сохранить весьма сильно.

Да, я забыл сказать, что Фёдора Михайловича играет сам Андрей Грунтовский. И как же он играет? Совсем не так, как это делал, скажем, Анатолий Солоницын в фильме: не столько вживается в образ, не столько перевоплощается, сколько показывает нам писателя, рассказывает нам о нём своей игрой — всегда чуть-чуть в стороне от своего героя, всегда напряжённо размышляя о нём и зрителя приглашая к своему раздумью. При всём уважении ко всем актёрам Театра Народной Драмы, прекрасно справившимся со своими задачами, — перед нами моноспектакль Грунтовского, его двухчасовое соло; иначе и быть не могло, если учесть, что Андрей Вадимович — и автор пьесы, и её постановщик.

Для Грунтовского важно было показать не внешнюю сторону жизни писателя, но движение его духа, развитие личности — от юного мечтателя-революционера, автора сентиментальных «Бедных людей» — через казнь (пусть отменённую, но неизгладимо перепахавшую душу нашего героя) — до великого русского мыслителя, художника… Кажется, автора спектакля более интересовал мыслитель, чем художник… Но нет: Достоевский не делится на писателя и философа — два эти начала нераздельно слиты в его духе, и вот именно это обстоятельство в спектакле видно весьма отчётливо. Спектакль показывает путь Достоевского от социалиста-либерала западного толка до творца русского социализма — учения особого, нигде, кроме России, не воплотимого… И не учения даже, а образа жизни, образа мысли, образа души. На сцене Достоевский спорит с Герценом, с Победоносцевым, пытаясь определить основные положения своего русского социализма, но они не могут быть выражены только словами, только художественными образами, — лишь жизнью целиком, причём жизнью, прошедшей через смерть и воскрешение… Тема казни, ожидания скорой гибели и внезапного возвращения к жизни в спектакле идёт непрестанно, как лейтмотив, как сквозной образ, как главная, всепоглощающая мысль…

Сам Андрей Грунтовский говорит так:

— Всё, что сейчас волнует наших современников, уже было сказано в дневниках Достоевского. Многие его страницы читаются так, как будто написаны сегодня, а многие из них звучат, наверное, из завтрашнего дня — мы, сегодняшние, их не понимаем, мы до них ещё не доросли. И вообще мы многого ещё не понимаем в наших великих писателях. Когда мы ставили спектакль о Рубцове, я думал: «Что это за слова такие: «Они несут на флагах чёрный крест»? Видимо, Рубцов имел в виду Великую Отечественную и немецкие железные кресты…» Но когда я по телевизору впервые увидел факельные шествия в Киеве и все эти бандеровские беснования, я понял, что Рубцов говорил не только о прошлом! «Россия, Русь, храни себя, храни!» — это же не в прошлое обращённый зов! Поэт будущее прозревал: видел, как идут «иных времён татары и монголы»! Прошедшее? Что ж, оно уже прошло, а он боялся за будущее. Что такое его творчество? Некое заклинание, некий оберег на сохранение России. Это можно сказать о стихах Рубцова, но это же можно сказать и о прозе Достоевского. Обо всём, что происходит сейчас, Фёдор Михайлович ещё в XIX веке писал. Вот об этом наш спектакль — о том, что великий русский писатель живёт и после своей физической смерти и говорит во всех временах как современник.

К этим словам А.Грунтовского трудно что-то прибавить, но мне хотелось бы сказать ещё вот о чём: о световом оформлении спектакля! Точнее, о его теневом оформлении. Свет был поставлен так, что каждый актёр отбрасывал огромную тень, возвышавшуюся над целым залом… И тени эти выглядели столь выразительно, так дополняли и подчёркивали игру актёров, что придавали всему спектаклю  удивительный, мистический оттенок, — что, конечно, весьма уместно, если речь идёт о Достоевском. Например, в сцене самоубийства Кроткой (фрагмент из одноимённого рассказа Достоевского) тень актрисы, казалось, парила в воздухе без опоры, создавая отчётливое ощущение чуда… Не знаю, как кого, а меня это светотеневое оформление восхищало на протяжении всего спектакля.

Но тени тенями, а сейчас хотел бы поклониться актёрам театра, занятым в спектакле. Все они, играя порой по нескольку ролей, переходя от героев книг к реальным историческим личностям из окружения Достоевского, со­здавали очень достоверную и в то же время очень эмоционально, интеллектуально насыщенную атмосферу этого удивительного действа. Вот их имена: Владимир Матросов (Мармеладов, Белинский. Герцен и др.), Екатерина Семёнова (Анна Григорьевна Достоевская), Мария Гуреева (Сонечка Мармеладова, Дуня Раскольникова и др.), Алексей Бухалов (Раскольников, князь Мышкин, Подросток и др.). Спасибо им!

И ещё… Возвращаясь со спектакля, мы проходили мимо ограды того самого кладбища, где лежит прах Фёдора Михайловича… Так близко! В двух шагах! А не сидел ли и он незримо на спектакле? Не может быть, чтобы не было его в зале, где постоянно — с любовью, с молитвой сердечной — повторялось его имя!

Вам понравилось, Фёдор Михайлович?

Алексей БАКУЛИН

 
Материал взят с сайта газеты «Православный Петербург»

Комментарии (0)




Разрешённые теги: <b><i><br>Добавить новый комментарий: